Один день или миллион лет, – какая разница перед лицом вечности! И если я чего-либо не успел сделать в своей жизни, – мне помогут другие люди, мне поможет “человеческий Бог”, “Бог человечности” – Христос, который меня уже спас.

• Точно так же я спасаю (помогаю) близких мне людей, просто людей, животных, физические предметы, которые зависят от меня, и от которых завишу я, потому что мы все связаны. Им всем хуже, чем мне, потому что они зависят от меня, а мне хуже, чем им, потому что я знаю, что ничего не могу сделать. И, тем не менее, я делаю то, что могу сделать – творю то чудо, которое могу сотворить, каким бы малым оно не казалось.

Так называемые, “тренинги личностного роста”, “группы встреч” и прочие во множестве распространившиеся ныне практики коллективной психотерапии, по сути, являют собой процесс коллективного усовершенствования технологии обрядовости, которая так или иначе будет воспринята церковью.

• Обрядовость – это протокол становления личности.

Я не могу иметь места в пространственно-временнном континууме, ибо, если бы я имел его, то оно, попросту выражаясь, “имело меня”.

Моя свобода, как некая моя сущность, есть категорический императив – идея независимости моего “я” от мира. Следует подчеркнуть, что это именно идея, которая не может иметь и не имеет никакого формального подтверждения со стороны фактов.

• Свобода как выбор – да! – может быть предметом науки и практики. Свобода как таковая – (как выбор между миром и чем? как выбор в ситуации отсутствия выбора) – нет! Но может Быть и Дана сию минуту нам как идея.

Предметная данность этой свободы, свободы как таковой, возможна лишь в форме иллюзии – как некий субъективный опыт, например, как трансперсональное переживание.

История Иова – это история человека, которому странным образом удавалось принимать решения, постоянно противоречащие объективной реальности; это история человека, занимавшего место принципиальной конфронтации миру.

“Вещь в себе”, “категорический императив”, “я” – понятия одного ряда. Очевидно, сюда же следует отнести и платоновскую “идею”. Это вещи, которых не существует в природе, но которые стали существовать, будучи названы. Это вещи, обладающие реальностью в той мере, в какой реальна культура.

Это, в частности, становление культуры как природного объекта – неисчерпаемый процесс творения мира.

• Если говорить о “человеческом мире”, то, действительно, “вначале было слово”, но затем оно стало мыслью, идеей, вещью и т.д. – неисчерпаемым рядом предметов, порожденных начальным впечатлением, выраженным в слове. Но между словом и фактом (объектом, независимым от человека предметом, вещью, миром и пр.) наука выделит еще бесчисленное множество ступеней, “пред-слов” (например, можно сказать что “вначале была гуссерлевская интенция”).

“В объекте, который готов в любом случае использовать силу, есть что-то саморазрушающее. Его главный недостаток состоит в том, что он избегает кооперации”. (Уайтхед А., Избранные работы по философии: Пер.с англ./Сост. И.Т. Касавин: Общ.ред.и втуп.ст. М.А. Кисселя – М.: Прогресс, 1990).

“Сумма технологии” Лема тоже вариант метафизики. В сущности, без метафизики нет философии, т.к. нет языка для говорения. Что интенции Гуссерля, что идеи Платона, что спонтанный анализ современных модернистов – везде есть некое систематическим образом создаваемое целое, а именно – метафизика, явленная или как система вещей, или как система приемов движения мысли, или как еще какая-либо система.

• Метафизика – это система философских вещей.

Бессмертие – это незавершенность. Я думаю, что я бессмертен, между тем, как уже давно мертв – в глазах Другого, который “все знает обо мне”, который воспринимает меня завершенным как раз там, где я вижу открытый горизонт.

• Бессмертие возможно только изнутри меня.

Философия – это наука, говорящая о самых простых вещах, - о таких простых, которых и вообразить себе невозможно; настолько простых, что мы даже не догадываемся об их существовании; простых до абсолютной очевидности.

• … до абсурда, до немоты.

• Метафизика столь же истинна (в своем мире), сколь и ложна (в чужом мире). Так же точно, как психологические теории, толкующие об устройстве человеческой психики (как, в общем, так и в частности – применительно к тому или иному человеку). Каждая теория работает. Каждая метафизическая система верна – в своем роде.

Первые мои опыты философствования – тексты – относятся к 1983 году, если не ошибаюсь. Таким образом, прошло почти десять лет, прежде чем я научился говорить. Хотя философский язык, на мой взгляд, ничем не отличается от обыденного (кроме специальных случаев). – Мышление отличается.

Уайтхед очень психологичен, когда анализирует свой “органический процесс” – процесс становления и единства мира. Это описание очень интересно, но, по большому счету, не более интересно, чем описание любого другого опыта человеческого переживания. Все это, конечно, так, но, конечно, может быть и не так. Кажется, что “процесс” Уайтхеда слишком метафизичен. Но, конечно, истинная философия шире (нечто иное), чем какая-либо система метафизики или критики. Контекст подлинной философии – “ничто”, “все”, “Дао”, “Ом” и прочие “невыразимые” сущности.

Самокритика:

• Используя слово “конечно” в данном случае, я заведомо ввожу полемическую интенцию в разговор, поскольку отсылаю читателя к контексту, лежащему за пределами дискурса данного текста – к собственной авторской интуиции, которая никак не обозначена и которую по соображениям корректности высказывания, несомненно, следовало бы как то обозначить.
• На определенном уровне ссылка на так называемую “авторскую интуицию” ведет к вырождению разговора до формы “сам дурак”. Однако, очевидно, что что-то всегда будет оставаться за скобками данного текста, - каких бы оговорок, извинений и расшаркиваний я не производил.
• В любом философском тексте всегда имеется две новости – плохая и хорошая. Хорошая заключается в том, что мне удалось сказать что-то интересное; а плохая – в том, что сказанное мною представляет собой очевидную глупость. Вопрос лишь в том, с какой новости начать?

Современную философию можно поделить на холистическую и аналитическую. Причем позиции аналитической смотрятся традиционно сильнее. Неомодернистская философия в этой дихотомии выглядит как спонтанно-аналитическое направление – некий синтез первого и второго и, возможно, интересный лишь самому себе.

Спонтанность, или, что то же самое, - аутентичность; или, что то же самое, - конгруэнтность; или, что то же самое, - чуткость; или, что то же самое, - сенситивность; или, что то же самое, - интуиция; или, что то же самое, - целостность; или, что то же самое, - эмпиричность; или…

Иногда психоанализ достигает удивительной тонкости. Например, Хорни пишет поводу исследования проблемы мазохизма: “До некоторой степени все мы знаем об удовлетворении, получаемом от состояния “забытья”. Мы ощущаем его в состоянии засыпания после физического или умственного напряжения или входя в наркоз”. (Хорни К., Самоанализ / Пер.с англ.под ред. А. Боковикова. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.)

• По этой причине – возможности объяснить все – как я понимаю, Карл Поппер отказал психоанализу в научности. И здесь же лежит линия его спора с Куном, который утверждал, что и, так называемая, “нормальная наука” способна объяснить и действительно объясняет все и остановить этот всеобъяснительный процесс может только смерть научных мэтров, носителей устаревших парадигм.

Внутренняя перестройка в процессе личностного роста похожа на складывание головоломки. Сначала я извлекаю из себя отдельные ее элементы, которые уже как-то сложены, и которые собственно и порождают проблему, заставляющую меня шевелиться. А потом я перекомпоную эти элементы в новую, более совершенную картинку, где прежних проблем уже нет. В известном смысле, я становлюсь новой личностью, рождаюсь заново.

• Между тем, ничего нового, сущностно, никаких новых частей (элементов) ко мне не добавляется. Я просто обретаю новый опыт, новое умение обходиться с давно известными вещами, открываю новые, еще неизведанные, их качества. “Учусь ходить”.

На каком-то уровне, какой-то своей частью я всегда буду знать, что другой человек прав в отношении меня, приписывая мне те или иные качества. Даже если я ним не соглашусь. Вопрос лишь в том, в какой мере или в какой части он довлеет мне, причем речь идет лишь о таком доминировании, с которым я сам осознанно или подсознательно согласен.

• Таким образом, только находясь в позиции доминирования можно осознавать скрытые, подсознательные смыслы и вести диалог с бессознательным. Или проявляя их для клиента, или просто работая с ними.